RuEn

«Пять вечеров» в «Мастерской Петра Фоменко»

Виктор Рыжаков в спектакле по пьесе Александра Володина решительно не вписывается в фирменный стиль знаменитого театра

Виктора Рыжакова сегодня знают в основном как постановщика пьес Ивана Вырыпаева («Кислород», «Бытие № 2», «Июль») и как руководителя Фестиваля имени Александра Володина в Санкт-Петербурге. В «Пяти вечерах» эти две, казалось бы, бесконечно далекие друг от друга линии его судьбы наконец-то пересеклись. Главную пьесу драматурга, именем которой и назван володинский фестиваль, режиссер поставил как новую драму. Не в том смысле, что окунул сюжет в современность и провел апгрейд советских реалий, как это делают изготовители новых «служебных романов» и «ироний судьбы». Он просто прочитал пьесу как вневременной текст, как чистую поэзию. 

На входе вместо программок всем гостям выдают картонные квадраты, по форме напоминающие конверты от винила. На лицевой стороне — летающие девушки, на тыльной — перечисление действующих лиц в стиле фирмы «Мелодия». И уже здесь зрители должны насторожиться и почувствовать намек на то, что классическую пьесу Володина в «Мастерской» собираются исполнить как музыку. Вращающийся квадрат сцены (излюбленное пространство Рыжакова еще со времен «Кислорода») здесь и правда напоминает диск грампластинки, который раскручивают, отталкиваясь ногой, сами персонажи. Режиссер поместил их в совершенно условное пространство, где приметы быта в комнате Тамары — радио на стене, вешалка в коридоре, входная дверь — нарисованы с помощью компьютерной анимации. 
Спектакль начинается с потрясающей по своей простоте и силе сцены. С приходом Ильина этот кукольный дом начинает трещать по швам. Бумага на стене трескается и рвется, а за условной дверью обнаруживается дверь настоящая, про которую, видимо, давно старались забыть и не надеялись, что та когда-нибудь откроется. Тамара руками пытается остановить расползающиеся трещины, спасти свою тщательно нарисованную видимость жизни, но через секунду она уже свисает клочьями, а в открывшемся дверном проеме появляется не только ожившее воспоминание о любви, но и угрожающая черная пустота за его спиной.

Понятно, что актеры играют тут не бытовым способом. Роли Тамары и Ильина выстроены как музыкальные партии. У нее — неловкая пластика поломанной игрушки и распевный бабий говорок, чуть дребезжащий от волнения. У него — порывистые жесты и сдавленный голос (впрочем, хорошо знакомый всем, кто видел в последнее время хоть один спектакль Игоря Гордина). На лету схватывает правила игры и Яна Гладких, студентка Школы-студии МХАТ, сыгравшая Лизу в «Дворянском гнезде» Марины Брусникиной. Ее героиня Катя ужасно боится показаться нежной и простодушной и строит из себя взбалмошную независимую девицу, принимая отвязные позы. Отлично сделанная трагикомическая роль Зойки из гастронома у артистки Малого театра Евгении Дмитриевой. Стажер «Мастерской» Артем Цуканов (Славик) и ее старожил Алексей Колубков (Тимофеев) играют в более традиционной манере, но не сильно выбиваются из ансамбля.

Текст Володина актеры произносят скороговоркой или нараспев, заботясь не о психологической достоверности, а о ритме и музыкальности каждой фразы. А их движения порой напоминают причудливый танец. Пластикой в спектакле занимался все тот же Олег Глушков, выпустивший буквально на днях «Пер Гюнта» в Ленкоме. В «Пяти вечерах», конечно, куда меньше пафоса, и танцем происходящее на сцене можно назвать весьма условно, зато каждое движение здесь точно бьет в цель. Когда в сцене прощания с Ильиным Тамара скачет по кругу, вскидывая руку с платком, словно с белым флагом, и отчаянно изображает веселье, слова становятся лишними. Движения и жесты выдают все то, о чем старательно молчат герои.

В этом условном пространстве не работают законы традиционного психологического театра. Например, тут не имеет значения, что Полина Агуреева выглядит моложе своей героини. Хотя по роли Тамаре лет 38, ее принято представлять уже отцветшей женщиной. И Агуреева эту традицию превращает в повод для игры, доводя прием до гротеска. Она прячет свою красоту под старушечьим платьем, ботами «прощай-молодость» и огромным пучком на затылке, так что узнать в этой убогой «звезду» никак невозможно. Режиссер тоже позволяет себе легкую насмешку над кондовым театром советского пошиба. Там, где, скажем, в «Современнике» начинается патетический снегопад, на сцену «Мастерской» падает одна вырезанная из бумаги снежинка. Опять ирония и обнажение приема, но поди ж ты, эта смешная и наивная детская снежинка цепляет сильнее, чем целые тонны бутафорских хлопьев. Так и со всем спектаклем. Чем дальше актеры уходят от бытового правдоподобия и слащавой сентиментальности, чем смелее рушат стереотипы и пускаются в свободную игру, тем сильнее резонирует зрительный зал, сочувствуя этим корявым и непутевым героям.

Постановка Виктора Рыжакова совсем не вписывается в фирменный стиль «Мастерской». И Петр Фоменко, конечно, сильно рисковал, приглашая под свою крышу режиссера другой группы крови, да еще с командой артистов со стороны. Но в результате мастер не прогадал. На сцену театра, который все обожают по инерции, но давно не ждут от него сюрпризов и откровений, будто ворвался свежий ветер. Новая стилистика пошла на пользу и самой драме Володина. Освободившись от примет времени, висевших на ней тяжелыми якорями, пьеса взлетела. И оказалось, что история о людях, которые пытаются подменить жизнь ее иллюзией, боятся быть самими собой и, только отважившись на любовь, понимают, в какой пустоте жили все эти годы, и сегодня может звучать актуально.
×

Подписаться на рассылку

Ознакомиться с условиями конфиденцильности